* ПРОЛОГ: МОРЯК *

     стрелок пробудился от странного сна, состоящего, кажется, из
одного-единственного образа: Моряк из калоды карт  Таро,  по
которым  человек в черном предсказывал (или лишь делал  вид,
что   предсказывает)  стрелку  его  будущее,   горестное   и
достойное всяческой жалости.

     Он тонет, стрелок, --- говорил человек в черном, ---  и
никто не бросит ему веревку. Мальчик Джейк.

     Но это был не кошмар, а хороший сон. Хороший, потому что
во сне тонул он сам, а это значит, что он был не Роландом, а
Джейком, и поэтому чувствовал несказанное облегчение:  лучше
уж  утонуть, как Джейк, чем жить, как живет он ---  человек,
ради  какой-то  сухой  и холодной грезы  предавший  ребенка,
который ему доверял.

     Хорошо.   Замечательно.   Я   тону,   ---   думал   он,
прислушиваясь к реву моря. Пусть я утону. Но то был не голос
разверстых  глубин,  а скрежет волн по горловине  прибрежных
камней.  Моряк  --- это действительно он?  А  если  так,  то
почему тогда твердь так близко? И уж если на то пошло, разве
он не на твердой земле?Впечатление было такое, как будто...

     Ледяная вода окатила его сапоги, поднялась по ногам до самого
паха.  Он распахнул глаза, но вовсе не охлажденные его яйца,
которые  съежились  вдруг до размеров, как  ему  показалось,
грецких орехов, вырвали стрелка из кошмара, и даже не  ужас,
которым  так и пахнуло справа, но мысль о его револьверах...
его револьверах и, что важнее, патронах. Намокшие револьверы
еще можно быстренько разобрать, вытереть насухо, смазать как
следует,  еще раз вытереть, еще раз смазать и снова собрать;
сырые  патроны, как и мокрые спички, могут сработать и могут
и не сработать.

     Ужасом веяло от некоей твари ползучей, которую, вероятно,
вынесло  на  берег  волной. Она струдом  волочила  по  песку
мокрое  и  блестящее тело более четырех футов  в  длину.  На
расстоянии четырех ярдов справа. Странное существо  пялилось
на  Роланда своими глазенками на стебельках, потом  раскрыло
длинный  зазубренный,  как пила, клюв и  принялось  издавать
какие-то  звуки,  до  жути  похожие  на  человеческую  речь:
печальные, даже немного отчаянные вопросы на чужом языке.

     --- Дид-а-чик? Дам-а-чум? Дад-а-чам? Дед-а-чек?

     Стрелку доводилось уже лицезреть омаров. Это был не омар, но
из  всех  странных существ, ему известных,  пожалуй,  только
омар  имел  с  этим созданием хотя бы смутное  и  отдаленное
сходство. И, похоже, оно совсем его не боится. Стрелок  даже
не знал, опасно оно или нет. Его мысли сбивались в смятении,
но это уже его не волновало, и в том чмсле --- его временная
неспособность  вспомнить, где он и как  он  сюда  попал,  на
самом  ли  деле догнал человека в черном или ему это  только
приснилось. Но одно он знал твердо: нужно выбраться из воды,
пока не промокли патроны.

     Он  услышал  вдруг дробный и нарастающий  рев  воды  и,
отвернувшись  от странного существа (оно замерло  на  месте,
подняло  клешни, при помощи которых и волочилось по суше,  и
напоминало   теперь  боксера  в  открытой  стойке,   которая
называется, как учил их Корт, Честной Стойкой), поглядел  на
вспененную полосу прилива.

     Оно слышит волну, --- подумал стрелок. Я не знаю, что это
за  тварь такая, но уши у нее есть. Он попытался встать,  но
затекшие ноги сразу же подогнулись под ним.

     Я все еще сплю, подумал он, но даже в таком неадекватном
несколько    состоянии   мысль   эта   была    слишком    уж
сооблазнительной для того, чтобы еще и оказаться правдой. Он
еще  раз попытался встать, и ему почти это удалось, но потом
ноги опять подкосились. Волна надвигалась. На третью попытку
времени  не  оставалось. Придется ему взять  пример  с  этой
твари  справа и передвигаться таким же макаром: отталкиваясь
руками, он переполз по гальке подальше от волны.

     Ему не удалось полностью избежать ее, но все же цели своей
он достиг. Волне достались только его сапоги. Вода добралась
почти до колен, а потом отступила. Быть может, и первая тоже
была не такой большой, как я думал. Быть может...

     В  небе висел полукруг луны, затянутый туманною дымкой,
но  все-таки было достаточно света, чтобы стрелок разглядел,
что  кобуры его подозрительно потемнели. Револьверы уж точно
намокли.  Пока  еще невозможно определить,  насколько  плохи
дела  с  оружием и не намокли ли и патроны тоже,  которые  в
барабанах и в патронташе. Сначала нужно убраться подальше от
волн  прилива,  а  потом  уже  можно  и  проверять.  Сначала
нужно...

     --- Дод-а-чок?

     На  этот раз звук был гораздо ближе. Озабоченный только
тем, как бы не намочить патроны, стрелок совершенно забыл  о
создании, которое вынес прилив. Оглядевшись по сторонам,  он
увидел,  что  оно  теперь всего-то в четырех  футах.  Вонзая
клешни  в  песок,  вперемешку с камешками и  ракушками,  оно
подползало   все   ближе.  Мясистое   с   зазубринами   тело
приподнялось,  на  мгновение  напомнив  стрелку   скорпиона,
однако Роланд не разглядел на хвосте жала.

     Еще один скрежещущий рев прибоя, на этот раз --- громче.
Существо  снова  застыло на месте и подняло  клещи  в  своей
вариации Честной Стойки.

     Эта  волна была больше двух первых. Роланд снова пополз
вверх по пологому склону берега, и едва он оперся руками для
первого  рывка, существо рванулось к нему со  скоростью,  на
которую  не  было  и  намека в его  предыдущих  тяжеловесных
движениях.

     Стрелок ощутил яркую вспышку боли в правой руке, но сейчас
было  не  время для разбирательств. Он оттолкнулся каблуками
своих  промокших  сапог, подтянулся на  руках  и  сумел-таки
опередить волну.

     ---  Дид-а-чик? --- вопрошало чудовище печальным  своим
"Почему ты не хочешь помочь мне? Ты разве не видишь, что я в
отчаянии?" голоском.

     Роланд только теперь увидел, как его указательный и средний
пальцы  исчезают в зазубренном клюве. Существо бросилась  на
него  снова,  и  Роланд  едва успел  отдернуть  кровоточащую
правую руку, спасая оставшиеся три пальца.

     --- Дум-а-чум? Дад-а-чам?

     Стрелок,   пошатываясь,  поднялся.  Чудовище  пропороло
клешнею  штанину  его насквозь промокших джинсов,  разодрало
сапог  из старой и мягкой, но крепкой не хуже железа кожи  и
вырвало у него из икры кусок мяса.

     Он  потянулся  правой рукой к кобуре,  и  только  когда
револьвер  упал на песок, Роланд сообразил,  что  для  этого
убийственного  движения, старого, как мир,  ему  не  хватает
двух пальцев.

     Чудище жадно набросилось на револьвер.

     ---  Нет,  сволочь! --- прорычал Роланд  и  пнул  тварь
ногой.  С  тем  же успехом он мог бы пинать  и  какой-нибудь
средних  размеров валун... который вдобавок еще и  кусается.
Чудовище отхватило носок его правого сапога, а вместе с  ним
--- почти весь большой палец и сиянуло сапог с ноги.

     Стрелок нагнулся, поднял револьвер, уронил его,  грязно
выругался, но в конце-концов справился с ним. То, что прежде
он  делал  играючи, не утруждая себя даже тем, чтобы  как-то
задумываться  об  этом,  вдруг оказалось  сложнейшим  трюком
вроде жонглирования мячами.

     Тварь трепала сапог стрелка, разрывая его на части и бормоча
свои  невнятные вопросы. Волна накатывала на берег, пена  на
гребне  ее казалась бледной и мертвенной в просеянном  свете
неполной луны. Омарообразная гадина прекратила терзать сапог
и подняла клешни в боксерской стойке.

     Левой рукою Роланд вытащил второй револьвер и трижды нажал
на курок. Чик, чик, чик.

     По крайней мере, теперь все ясно в патронами в барабанах.

     Он сунул левый револьвер в кобуру. Чтобы убрать правый,
ему пришлось левой рукой повернуть его стволом вниз и только
потом   отпустить,  чтобы  он  сам  встал  на  место.  Кровь
испачкала выфтертые деревянные рукояти; пятна крови алели на
кобуре  и  на  заношенных джинсах в том  месте,  где  кобура
соприкасалась  со тканью. Кровь хлестала из  двух  обрубков,
где раньше были два пальца.

     Онемение в ногах еще не прошло, и его искалеченная правая почти
совсем  не  болела,  но  зато рука полыхала  ревущим  огнем.
Фантомы  искусных и натренированных пальцев, что разлагались
теперь в желудочных соках у твари в утробе, как будто вопили
о том, что они еще здесь, на руке, и что им очень больно.

     Кажется, у меня назревают большие проблемы, ---  как-то
отстраненно подумал стрелок.

     Волна отступила. Чудище опустило клешни, пропороло очередную
дыру  в  сапоге стрелка, но потом передумало, резонно решив,
что  владелец  этого  несъедобного  сапога  гораздо  вкусней
старого  куска  кожи, которую он неким таинственным  образом
сбросил.

     --- Дуд-а-чум? --- спросило оно и рванулось к стрелку с
ужасающей скоростью. Стрелок отступил, почти не чувствуя под
собою ног. Только теперь ему вдруг пришло в голову, что  это
создание наделено каким-то разумом. Оно приблизилось к  нему
осторожно,  быть  может, во время отлива,  когда  вода  была
далеко,  потому что оно не знало, что он такое и на  что  он
способен.  Если бы волна прилива не разбудила  Роланда,  эта
тварь содрала бы кожу с его лица, пока он спал и видел  сны.
А  сейчас  существо уже знало, что он не только  приятен  на
вкус, но еще и уязвим: легкая добыча.

     Оно уже настигало его --- тварь длиною в четыре фута  и
высотою в один, --- чудище это вполне могло весить семьдесят
фунтов. Такой же целеустременный и прямодушный хищник, как и
Давид, сокол, который был у стрелка еще в детские его  годы,
--- только без давидовых смутных признаков преданности.

     Каблуком сапога стрелок зацепился за выступающий из песка
камень и едва не упал.

     ---  Дод-а-чок?  --- спросило чудовище как  будто  даже
заботливо,   вытаращилось  на  стрелка  своими   глазенками,
колыхающимися  на стебельках, и протянуло клешни...  но  тут
набежала  волна прилива, и клешни снова поднялись в  Честной
Стойке.  Однако  на  этот  раз они легонько  покачнулись,  и
стрелок  понял,  что  существо не просто  лапами  машет,  но
реагирует  на  звук волны, и что сейчас этот  звук  ---  для
омара, по крайней мере --- был чуть-чуть послабее.

     Стрелок отступил назад, перешагнув через камень, и нагнулся в
тот самый момент, когда волна со срежещущим ревом обрушилась
на  галечный  берег.  Его  голова оказалась  в  каких-нибудь
нескольких  дюймах от насекомоподобного рыла  чудовища.  Оно
могло  запросто  выцарапать ему  глаза,  хватило  бы  одного
взмаха  клешни,  но  эти  дрожащие клешни,  так  похожие  на
стиснутые  кулаки,  оставались воздетыми  к  небу  по  обеим
сторонам его попугаичьего клюва.

     Стрелок потянулся за камнем, из-за которого он чуть не упал.
Здоровенный   камень,  наполовину  вросший  в   песок.   Его
искалеченная правая рука заныла, когда грязь и острые  грани
камня  врезались в открытую кровоточащую плоть,  но  стрелок
все  же  выдернул  камень из слежавшегося песка  и,  закусив
губы, поднял его.

     ---  Дад-а-...  ---  начало было  чудовище,  опуская  и
разжимая клешни по мере того, как откатывала волна и замирал
ее  рев,  но  стрелок изо всех сил грохнул камнем  по  спине
твари.

     Раздался треск --- это сломалась спина, покрытая пластинами
панциря.  Чудовище бешено извивалось под камнем,  его  хвост
неистово   бил   о   песок,  вверх-вниз,   вверх-вниз.   Его
вопрошающие  интонации  обернулись  глухими  воплями   боли.
Клешни  щелкали, пытаясь схватиться за пустоту.  Зазубренный
клюв скрежетал о комки песка и гальку.

     И   все  же,  когда  набежала  очередная  волна,  тварь
попыталась  поднять  клешни, и в  то  же  мгновение  стрелок
наступил  ей  на голову своим оставшимся сапогом.  Звук  был
таким,   как   будто  хрустнуло  много-много  сухих   тонких
прутиков.  Из-под  каблука, брузнув на обе стороны,  потекла
какая-то  густая  жижа. Черного цвета.  Чудовище  выгибалось
дугой  и  неистово извивалось. Стрелок еще  сильнее  надавил
сапогом.

     Набежала волна.

     Клешни  чудиша приподнялись на дюйм... на два  дюйма...
затряслись и упали, судорожно сжимаясь и разжимаясь.

     Стрелок убрал ногу. Зазубренный клюв, который оттяпал от его
живой  плоти  два  пальца на руке и один на ноге,  раскрылся
медленно  и закрылся. Один усик лежал, сломанный, на  песке,
другой бессмысленно трепыхался.

     Стрелок еще раз припечатал ногой издыхающее чудовище. Потом --
- еще.

     Вздохнув,  стрелок  с  усилием  отфутболил   камень   и
прошелся  вдоль правого бока твари, методично пиная  панцирь
левой  ногой,  ломая его, втаптывая бледные  внутренности  в
темно  серый  песок. Чудовище издохло, но для стрелка  этого
было  мало:  никогда в жизни, за все это долгое и непонятное
время странствий, он еще не был так тяжело ранен, к то му же
все это произошло так неожиданно.

     Он продолжал втапывать дохлого монстра в песок, пока не
увидел  посреди  прокисшего мессива свой собственный  палец,
белую  пыль  под  ногтем  --- пыль  с  голгофы,  где  они  с
человеком в черном вели бесконечно долгий разговор. Вот тут-
то стрелок отвернулся, и его вырвало.

     Стрелок зашагал обратно к воде, пошатываясь, как пьяный,
прижимая  к рубахе свою искалеченную руку. Время от  времени
он  оглядывался, чтобы удостовериться, что гнусная тварь  не
ожила,  как  какая-нибудь живучая оса, по  которой  колотят-
колотят,  а  она  все  извивается, оглушенная,  но  живая...
убедиться,   что  она  не  гонится  за  ним,  задавая   свои
непонятные вопросы своим до жути отчаянным голосом.

     На полпути до воды он остановился и стоял так, шатаясь,
глядя  на  то самое место, где все это и началось.  Глядя  и
вспоминая.   По  всей  видимости,  он  уснул   чуть   пониже
предельной линии прилива. Он поднял с сыырого песка дорожную
сумку и свой разодранный сапог.

     В  голом свете луны он увидел и других тварей --- таких
же  --- и в промежутке между набегающими волнами различил их
вопросительные голоса.

     Осторожно,  по  шагу за раз, стрелок  отступил  к  тому
месту, где галечный пляж переходил в траву. Там он уселся  и
сделал   все,  что  надо  было  сделать:  присыпал   обрубки
откусанных   пальцев  остатками  табака,  чтобы   остановить
кровотечение  ---  присыпал погуще, не обращая  внимания  на
новые  приступы боли (теперь в этот хор вступил и оторванный
большой  палец  ноги),  а  потом  просто  сидел,  покрываясь
испариной  на  студеном ветру, и гадал, будет заражение  или
нет  и  как ему теперь быть без двух пальцев на правой  руке
(что  касается револьверов, тут обе руки его были равны,  но
во  всех остальных делах он ловчее справлялся правой). А еще
он  гадал о том, ядовитая была тварь или нет, а если да,  то
не проник ли уже этот яд ему в кровь, и настанет ли для него
завтрашний день.

2

     Вздрогнув,  стрелок проснулся, отмахиваясь  от  чего-то
своей  искалеченною  рукою,  уверенный,  что  одно  из  этих
чудовищ  с  панцирем из Западного Моря сейчас набросится  на
него , сдирая кожу с лица, отчаянно вопрошая его на странном
своем языке.

     Но  вместа  чудища  он увидел какую-то  морскую  птицу,
привлеченную бликами раннего солнца на пуговицах у  него  на
рубашке; испуганно вскрикнув, она отлетела прочь.

     Роланд сел.

     Боль пульсировала в руке, ужасная и бесконечная. В правой
ноге  ---  тоже. Стрелок чувствовал свои пальцы, которых  не
было.  То,  что осталось от нижней части рубахи,  напоминало
изодранную в пух и прах фуфайку. Он сам отодрал одну полосу,
чтобы перевязать руку, вторую --- чтобы забинтовать стопу.

     Пошли прочь, --- сказал он пальцам, которых не было. Вас уже
нет, вы --- фантомы. Пошли прочь.

     Чуть-чуть помогло. Совсем не много, но все-таки. Да, это
были фантомы, призраки, но только --- живые.

     Стрелок съел немного вяленого мяса. Соленое, оно было ни в
радость  ни  рту,  ни желудку, но он все  же  заставил  себя
поесть и потом почувствовал чуть получше: покрепче. Хотя, на
самом-то деле, силы его были уже на исходе. Положение  почти
что безвыходное.

     А ведь нужно еще кое-что сделать.

     Он  нетвердо поднялся на ноги и огляделся по  сторонам.
Птицы  парили над морем и ныряли под воду, и больше не  было
никого.  Как  будто весь мир принадлежал только  им  и  ему.
Чудовищ  не  наблюдалось.  Может, они  существа  ночные  или
выходят  на  берег  только  во  время  прилива.  Сейчас  это
казалось почти неважным.

     Море --- огромное --- соприкасается с горизонтом в некоей
размытой   голубой  точке,  которую  невозможно   вычислить.
Заглядевшись,  стрелок на мгновение забыл  про  боль.  Он  в
жизни не видел столько воды. Разумеется, слышал о море  и  в
детских  сказках, и от учителей. Некоторым  из  них  удалось
убедить  его  в том, что оно существует... но  чтобы  своими
глазами  увидеть...  эту громаду, это чудо  безбрежной  воды
после  стольких лет в иссушенных землях... ему  было  трудно
поверить в это. Трудно даже смотреть на такое.

     Он смотрел долго, в упоении, заставляя себя смотреть, и
дивился, на время забыв свою боль.

     Но уже утро, и еще нужно многое сделать.

     Он осторожно нащупал в заднем кармане челюсть, стараясь
касаться ее ладонью и не тревожить обрубки пальцев: на месте
она или нет. Непрестанная боль обернулась вскриками.

     Кость на месте.

     Порядок.

     Дальше.

     Он неуклюже расстегнул ремни с кобурами и положил их на
залитый   солнцем   камень.  Вытащил  револьверы,   вывернул
барабаны,  вынул бесполезные теперь патроны и  выбросил  их.
Один  засиял  на  солнце.  На яркий  блик  прилетела  птица,
подхватила патрон клювом, потом выронила и улетела прочь.

     Теперь пора позаботиться и о самих револьверах --- надо бы в
первую очередь, но поскольку и в этом мире, и в любом другом
револьвер без патронов --- всего лишь кусок металла, стрелок
сперва  разложил  патронташи у себя на коленях  и  осторожно
провел левой рукой по коже.

     Оба  промокли  от  пряжек  до  того  места,  где  ремни
соприкасаются с бедрами; дальше --- как будто  были  сухими.
Он осторожно вынул все сухие патроны. Правая его рука так  и
рвалась приняться за работу, несмотря даже на боль забыв про
увечье, и вскоре стрелок поймал себя на том, что он  раз  за
разом  возвращает ее на колено, как глупого  или  капризного
пса,  который не понимает команд. Обезумев от боли, он  пару
раз едва не ударил по ней.

     Кажется,  у меня назревают большие проблемы, ---  снова
подумал он.

     Он сложил все патроны --- будем надеяться, что хорошие --
-  в  одну  кучу  и тут же пришел в уныние: такой  она  была
маленькой.   Двадцать  штук.  И  некоторые,  скорее   всего,
непременно  дадут осечку. То есть, нельзя полагаться  ни  на
какой.  Он  достал остальные патроны и сложил  их  в  другую
кучку. Тридцать семь.

     Ну что ж, нельзя сказать, что и раньше ты был вооружен до
зубов, --- утешил себя стрелок, но он хорошо понимал разницу
между  пятидесятью семью действующими патронами и с натяжкою
---  двадцатью. Или десятью. Или пятью. Или одним. А, может,
вообще не один не сработает.

     Стрелок отложил сомнительные патроны в сторону.

     Хорошо еще, что сумка его не пропала. Стрелок разложил ее на
коленях, потом медленно разобрал револьверы и свершил ритуал
чистки.  Закончил  он через два часа. Боль  стала  настолько
сильной, что у него закружилась голова. Даже связно  мыслить
было затруднительно. Хотелось спать. Никогда в жизни ему так
не  хотелось  спать.  Но  ни разу  еще  сон  не  служил  ему
оправданием для того, чтобы отложить дела и забыть о долге.

     ---  Корт, --- проговорил стрелок, и сам не узнал  свой
голос, и рассмеялся натянуто.

     Медленно, очень медленно он собрал револьверы и зарядил
их  патронами,  которые  --- предположительно  ---  остались
сухими.   Когда  он  закончил,  он  поднял  в   левой   руке
револьвер... и медленно отпустил курок, так и не  выстрелив.
Да,  он хотел знать. Хотел знать, что будет, когда он нажмет
на  курок:  выстрел  или еще один бессмысленный  щелчок.  Но
щелчок  не  значил  бы ничего, а выстрел  лишь  уменьшил  бы
количество  пригодных патронов с двадцати до девятнадцати...
или  до  девяти... или до трех... а может быть, их бы вообще
не осталось.

     Он  оторвал  еще одну полосу от рубахи, сложил  на  нее
остальные  патроны  --- те, которые намокли  ---  и  завязал
узелок  левой  рукой,  помогая  себе  зубами.  Потом  сложил
сверток в сумку.

     Спать,  ---  требовало  его  тело.  Спать,  тебе   надо
поспать,  сейчас,  пока  не  стемнело,  ничего  у  тебя   не
осталось, ты выдохся...

     Он  заставил  себя подняться и оглядел пустынный  берег
цвета  давно  не стиранного исподнего, усыпанный бесцветными
же  ракушками.  Кое-где  из крупнозернистого  песка  торчали
большие  камни, покрытые толстымыми слоями гуаны;  те  слои,
что постарее --- желтые, точно старый зубы, что посвежее ---
как белые пятна.

     По линии прилива подсыхали бурые водоросли. Совсем рядом
валялись  правый сапог стрелка и бурдюки для  воды.  Стрелок
подивился  такому  чуду, что их не  смыло  волнами  в  море.
Сильно  хромая,  он медленно подошел к ним.  Поднял  один  и
встряхнул, приложив к уху. Второй бурдюк точно был пуст,  но
в  этом еще оставалось немного воды. Большинство людей ни за
что  бы  не  заметило разницу между ними двумя,  но  стрелок
различал их, как мать различает своих близнецов и никогда не
путает  одного с другим. Он очень долго скитался по свету  с
}rhlh бурдюками. Внутри прескалась вода. Это хорошо ---  это
настояший  подарок, ведь эта тварь, которая на него  напала,
или  другие  ее  сородичи  могли бы  порвать  бурдюки  одним
случайным   укусом  или  движением  клешни,  но   этого   не
случилось,  и волны не унесли их в море. Самой твари  что-то
не  видно,  хотя  стрелок прикончил ее  гораздо  выше  линии
прилива. Быть может, ее останки утащили другие хищники;  или
ее  же собратья погребли ее в море, как те огромные существа
из детских сказок, слоны, хоронят своих умерших.

     Он поднял бурдюк на левом локте, сделал большой глоток и
тут  же  почувствовал,  как к нему возвращаются  силы.  Само
собой,  правый сапог был разодран в клочья... но все  же  не
так безнадежно. Подошва осталась целой --- помятой, конечно,
но  целой,  --- и, скорее всего, с ней еще можно  что-нибудь
сделать:  отрезать  кусочек от левого сапога,  приладить  на
правый, чтобы хотя бы первое время оно продержалось...

     Внезапно его охватила слабость. Он почувствовал, что близок к
обмороку. Он попытался ее одолеть, эту слабость, но ноги его
подкосились, и он сел на песок, прикусив по-дурацки язык.

     Ты не будешь терять сознание, --- твердо сказал он себе.
Только  не  здесь, где ночью на берег вполне может  выползти
еще одна гадость, и уж эта точно тебя прикончит.

     Он поднялся на ноги, обвязал пустой бурдюк вокруг пояса и
направился  к  тому месту, где он оставил свои револьверы  и
сумку.  Но  не прошел он и двадцати ярдов, как  снова  упал,
едва  ли  не  потеряв  сознание.  Стрелок  полежал  немного,
прижавшись  щекою к песку. Краешек ракушки  почти  до  крови
врезался  в  кожу  под нижней челюстью.  Он  сумел  поднести
бурдюк ко рту и сделать несколько глотков воды, а потом,  не
вставая, полоз к тому месту, где он проснулся сегодня утром.
В  двадцати  ярдах  выше  по склону  росло  одинокое  чахлое
деревце,  ---  юкка  коротколистная, дерево  Иисуса.  Какая-
никакая, но тень.

     Для  Роланда  эти  двадцать ярдов показались  двадцатью
милями.

     Но  он  все-таки  смог перетащить свои немногочисленные
пожитки   в   крошечную  лужицу  тени.  Опустив  голову   на
траву,стрелок  улегся, уже отдаваясь сну, или  беспамятству,
или  смерти. Он поглядел на небо, пытаясь определить  время.
Еще  не полдень, но если судить по размеру пятнышка тени,  в
котором   он  примостился,  полднень  уже  близко.   Стрелок
продержался в сознании еще мгновение: поднес правую  руку  к
глазам,  высматривая  алые полосы заражения,  признаки  яда,
который неуклонно просачивается по телу.

     Ладонь была тускло красной. Нехороший знак.

     Я  мастурбирую  левой,  --- подумал  он.  ---  Это  уже
утешает.

     А   потом  он  провалился  во  тьму  и  проспал   почти
шестнадцать  часов  под  шум  Западного  Моря,  что   гремел
непрестанно в его ушах.

4

     Он шел уже три часа. Дважды он падал и во второй раз уже
и  не  думал,  что  сможет  подняться.  Но  набежала  волна.
Достаточно   близко,  чтобы  заставить   его   вспомнить   о
револьверах,  и он поднялся, сам не зная как.  Ноги  дрожали
под ним, как ходули.

     По  примерным  его подсчетам, за эти три  часа  стрелок
одолел около четырех миль. Солнце уже припекало, но все-таки
не  настолько сильно, чтобы так трещала голова и пот ручьями
стекал  по лицу. С моря дул ветер, но опять же ---  вряд  ли
такой  легкий  бриз  может вызвать  приступы  дрожи,  озноб,
который  время  от  времени пробирал  стрелка,  и  тело  его
покрывалось гусиной кожей, а губы стучали.

     Лихорадка, стрелок, --- подхихикивал человек в  черном.
Все, что осталось еще в тебе, сгорает в огне.

     Красные полосы заражения стали отчетливее; продвинулись от
запястья вверх по руке --- почти до локтя.

     Он  прошел еще милю и выпил остатки воды. Пустой бурдюк
обвязал вокруг пояса. Обнообразный пейзаж вызывал неприятные
чувства.  Справа --- море, слева --- горы, под сапогами  ---
серый  песок вперемешку с ракушками. Волны бились  о  берег.
Стрелок поискал глазами омарообразных чудищ, но не увидел ни
одного.  Он  шел  из ниоткуда в никуда, человек  из  другого
времени,  который,  похоже, скоро дойдет  до  бессмысленного
конца.

     Незадолго перед полуднем он снова упал и понял, что на этот раз
ему уже не подняться. Значит, здесь он умрет. На этом месте.
Вот и конец.

     Приподнявшись на четвереньках, он поднял голову, как боксер в
гроги...  и  впереди на расстоянии, может быть, мили,  может
быть,  трех  (ему  было  трудно  определить  расстояние   на
безликой,  лишенной  всяческих ориентиров  местности,  когда
тело  горит  в лихорадке и все плывет перед глазами)  увидел
что-то новенькое. Необычное. Вертикально стоящее на берегу.

     Что это?

     (три)

     Впрочем, не важно.

     (три --- вот число твоей судьбы)

     Стрелок сумел снова подняться на ноги. Прохрипел что-то
нечленораздельное, молитву, которую слышали  только  парящие
птицы  (с  какой  радостью они выклюют  у  меня  глаза,  ---
подумал  он мимоходом, --- такая лакомая добыча!),  и  пошел
вперед,   еще   сильнее  пошатываясь,  оставляя   за   собою
извивающийся петлями след.

     Стрелок шел, не сводя глаз с этой штуки впереди. Когда волосы
падали   на  глаза,  он  откидывал  их  со  лба.  Непонятная
штуковина как будто и не становилась ближе. Солнце поднялось
до  высшей  точки  и  зависло в зените  надолго.  Что-то  уж
слишком  надолго. Роланд представил, что он снова в пустыне,
как раз между последней землянкою поселенца

     (нет  музыкальней еды, чем больше сожрешь, тем  звончей
перданешь)

     и дорожною станцией, где мальчик

     (ваш Исаак)

     ждал, когда он придет.

     Ноги   его  подкосились,  выпрямились,  подкосились   и
выпрямились опять, а когда волосы снова упали ему на  глаза,
стрелок  даже не стал убирать их --- у него не было сил.  Он
лишь  смотрел на предмет впереди, который теперь  отбрасывал
на песок небольшую тень, и продолжал шагать.

     Сейчас,  даже  при  разыгравшейся  лихорадке,  он   уже
разглядел, что это такое.

     Дверь.

     Когда до двери осталось не более четверти мили, ноги Роланда
опять подкосились, и на этот раз выпрямить их он не смог. Он
упал,  прокарябав правой рукою по песку с ракушками. Обрубки
пальцев   пронзила  боль  ---  падая,  он  сорвал  поджившие
струпья, и они снова закровоточили.

     Не имея сил встать, он пополз. В ушах гремел шорох волн
Западного  моря,  то оглушая, то затихая на  миг.  Он  полз,
оталкиваясь  колнями и локтями, оставляя вдавленный  след  в
песке  чуть  выше линии прилива, обозначенной изгибом  буро-
зеленых  водорослей. Должно быть, ветер  все  еще  дует  ---
должен  дуть,  потому  что по телу его  все  так  же  бежали
мурашки  озноба, --- но стрелок слышал только свое  дыхание,
сухими хрипами вырывающееся из горла.

     Дверь стала ближе.

     Еще.

     Еще.

     Наконеч,  около  трех  часов  пополудни  этого  долгого
бредового   дня,  когда  тень  по  левую  руку  уже   начала
удлиняться, он добрался до непонятной двери, присел рядом на
корточки и устало уставился на нее.

     Дверь высотою в шесть с половиной футов была сделана вроде
бы  из  какого-то  твердового дерева, хотя  ближайшаяя  роща
таких  деревьев осталась за семь сотен миль, если не больше,
отсюда. Судя по виду, дверная ручка была из золота. На ней -
--  филигранная гравировка. Стрелок долго смотрел на узор  и
наконец узнал: ухмыляющаяся морда бабуина.

     Замочной скважины не было. Ни под ручкою, ни над ней.

     Зато были петли, хотя сама дверь ни к чему не крепилась.
Или  просто так кажется, --- подумал стрелок. Здесь какая-то
тайна, быть может, чудеснейшая из чудесных, но имеет ли  это
значение?   Ты   умираешь.  Собственная   твоя   тайна   ---
единственная,  действительно что-то  значащая  в  конце  для
любого мужчины, для любой женщины --- уже на подходе.

     И все-равно, это как будто имело значения.

     Эта  дверь. Дверь, где в принципе не может быть никаких
дверей. Она просто стояла на сером песке футах в двадцати от
линии  прилива, с виду --- такая же вечная, как и само море.
Теперь,  когда  солнце клонилась к западу, ее  густая  косая
тень протянулась к востоку.

     На  расстоянии примерно двух третьих от земли на  двери
чернели буквы. Одно только слово на Высоком Слоге:

                                    УЗНИК

     Демон его осаждает. Имя демону --- ГЕРОИН.

     Внезапно стрелок различил какое-то приглушенное гудение. Сперва
он  подумал, что это ветер или просто от лихорадки  шумит  в
ушах,  но постепенно он пришел к выводу, что это низкий  гул
моторов... и что идет он откуда-то из-за двери.

     Вот и открой ее. Она же не заперта. И ты это знаешь.

     Но  вместо  того, чтобы открыть эту дверь,  он  неловко
поднялся на ноги и обошел вокруг, чтобы взглянуть на  нее  с
другой стороны.

     Но никакой другой стороны просто не было.

     Только темно серый песок, протянувшийся насколько хватало
глаз. Только волны, ракушки, полоса прилива, его собственные
следы --- отпечатки подошв и ямки, продавленные локтями.  Он
еще  раз  внимательнее пригляделся к тому  месту,  где  была
дверь, и в изумлении распахнул глаза: двери не было, но тень
от нее была.

     Он  приподнял было правую руку --- как же  медленно  он
учился тому, что отныне на месте ее всегда будет левая!  ---
уронил   ее,  поднял  левую  и  вытянул  ее  вперед,  ожидая
наткнуться на плотное препятствие.

     Если я к ней прикоснусь, я постучу в пустоту, --- подумал
он. Забавное будет занятие перед смертью!

     Его рука прошла через воздух в том месте, где должна была
быть --- даже если она невидимая --- дверь.

     Так что не по чему постучать.

     И гул моторов --- если это действительно гул моторов ---
затих.  Остались лишь волны, и ветер, и тошнотворный  шум  в
голове.

     Стрелок неторопливо вернулся обратно, на ту сторону двери,
которой не было, уже решив про себя, что уже начались  глюки
и это лишь первый шаг...

     Он встал как вкопаный.

     Только что он смотрел на запад и видел лишь неизменные серые
волны,  накатывающие  на берег, и вот взгляд  его  уперся  в
толщу двери. Теперь он явственно увидел замок, тоже ---  как
будто  из  золота.  Защелка торчала обрубком  металлического
языка.  Роланд чуть-чуть повернул голову к северу,  и  дверь
исчезла. Вернул голову на место, и дверь появилась опять.  И
даже не появилась: она просто была.

     Он обошел дверь вокруг и встал перед нею, покачиваясь от
слабости.

     С той стороны ее не было, с этой --- была. Он мог бы еще
раз  попробовать  и обойти ее со стороны  моря,  но  он  был
уверен,  что результат будет тот же, только на этот  раз  он
вряд ли сумеет уже устоять на ногах.

     Интересно, а можно через нее пройти? С той стороны, где
ее нет?

     Да,  здесь  было  чему удивляться,  но  правда  гораздо
проще:  здесь, у моря на бесконечном пляже, стоит эта дверь,
и  ему  нужно выбрать одно из двух --- открыть ее или вообще
не трогать.

     Осознавая мрачный комизм ситуации, Роланд сказал себе, что,
может быть, он умирает не так и быстро, как он полагал. Если
б он был совсем плох, стал бы он так бояться?

     Он  взялся левой рукою за ручку двери и не удивился  ни
мертвенному холоду металла, ни едва различимому жару от рун,
на нем выгравированных.

     Стрелок повернул ручку и потянул на себя. Дверь открылась.

     Он  что угодно там ожидал увидеть, но только не то, что
увидел.

     Стрелок посмотрел, замерев, потом первый раз в жизни закричал
в голос от ужаса и захлопнул дверь. И хотя не было косяка, о
которую она могла грохнуть, она все равно грохнула, распугав
морских  птиц,  расположившихся  на  камнях  понаблюдать  за
стрелком.

6

     Панорама земли, которую он ожидал увидеть ---  с  такой
немыслимой,  ужасающей  высоты --- исчезла.  Он  смотрел  на
слова,  которых  не понимал. Не то чтобы не понимал  совсем:
это были Великие Буквы, но какие-то не такие...

     Над словами было изображение какого-то экипажа без лошадей
---  автомобиля, на которых, предположительно,  ездили  люди
еще  до  того,  как мир сдвинулся с места. Внезапно  стрелку
вспомнились слова Джейка на дорожной станции, когда  стрелок
его загипнотизировал.

     Быть  может,  такой экипаж --- еще с ним рядом  стояла,
смеясь,  дама  в  мехах --- или очень похожий  и  наехал  на
Джейка в том другом, странном мире.

     Это и есть тот другой мир, --- подумал стрелок про себя.

     Вдруг --- панорама земли...

     Она не изменилась, но она двигалась. Стрелок покачнулся.
Голова у него закружилась, тошнота подступила к горлу. Слова
и картинка ушли куда-то вниз, и теперь стрелок увидел проход
между  двумя  рядами кресел. Кроме нескольких пустых,  почти
все   были  заняты  мяжчинами  в  странной  одежде.  Стрелок
подумал, что это костюмы, хотя раньше ничего подобного он не
видел. Штуки у них вокруг шеи, наверное, галстуки или шейные
платки, но он таких тоже ни разу не видел. И вроде никто  из
них не вооружен. Роланд не заметил ни мечей, ни кинжалов, не
говоря уже о револьверах. Что еще за доверчивые овечки? Одни
читали  газеты  с  мелкими-мелкими буковками  и  картинками,
другие  что-то  писали на белой бумаге  какими-то  странными
ручками.  Он в жизни такие не видел. Но ручки ---  что?  Вот
бумага  ---  это  да. В его мире бумага шла на  вес  золота.
Столько  бумаги  Роланд не видел за всю свою  жизнь.  Вот  и
сейчас  один из мужчин вырвал листок из желтого  блокнота  и
скомкал  его,  хотя  исписал всего лишь  половину  на  одной
стороне, а на другой не писал вовсе. Как бы стрелок  ни  был
болен,  глядя на такое противоествественное расточительство,
он ощутил приступ гнева и ужаса.

     За креслами изгибалась дугой закругленная белая стена с
рядами  окон  по обеим сторонам. Кое-где они  были  затянуты
темными  экранами,  своеобразными  ставнями,  а  в  открытых
виднелось голубое небо.

     К  дверному  проему  приблизилась  женщина  в  одеянии,
похожем на форменное, но, опять же, стрелок раньше такого не
видел:  ярко-красного цвета с брюками вместо юбки. Он  видел
то  место,  где  ноги соединяются в промежности.  Раньше  он
видел это соединение только у женщины обнаженной, но никогда
--- одетой.

     Она подступила так близко к двери, что Роланду показалось
даже, что она сейчас пройдет сквозь нее. Он отступил на шаг,
умудрившись не упасть. Она смотрела на него с видом  умелой,
даже  профессиональной  предупредительности,  так  что  разу
становилось  ясно,  что эта женщина не  принадлежит  никому,
кроме себя самой. Но это нисколько не заинтересовало срелка.
А  заинтересовало его другое, а именно то, что выражение  ее
лица  ни капельки не изменилось. Как-то странно, что женщина
---  да  и  вообще кто угодно, уж если на то пошло  ---  так
ласково  смотрит на немытого мужика, который и  на  ногах-то
стоит  еле-еле, с револьверами на ремнях, пропитанной кровью
повязкой на правой руке и в джинсах, что смотрятся так,  как
будто по ним прошлись циркулярной пилой.

     ---  Не  желаете ли... --- спросила женщина в  красном.
Стрелок  не  понял  последних  слов.  Какую-нибудь  еду  или
напиток,  подумал он. Это красное одеяние... это не  хлопок.
Шелк? Немного похоже на шелк, но опять же...

     --- Джин, --- ответил ей голос. Это слово Роланд понял.
И внезапно он понял еще кое-что:

     Это не дверь.

     Это глаза.

     Звучит конечно, как полный бред, но он сейчас смотрит на
внутренне  убранство  экипажа,  который  летит  по  нему.  И
смотрит чужими глазами.

     Чьими же, интересно?

     Но он уже понял. Он смотрит глазами узника.

2

     Эдди заказал джин с тоником --- быть может, идея не самая
лучшая:  проходить под шафе славную нью-йоркскую таможню,  к
тому  же  он знал, стоит ему начать, остановится он  уже  не
сможет, --- но ему нужно было хоть чем-то заняться.

     Если тебе по зарез нужно нарыть деньжат, а эскаватора нет
под  рукою,  ---  однажды  сказал ему  Генри,  ---  придется
копать, как можешь. Пусть даже посредством совочка.

     А  теперь, когда он сделал заказ и стюардесса ушла, ему
вдруг  показалось, что его сейчас, вероятно, стошнит. Не  то
чтобы   обязательно,   но  возможно,   но   лучше   все-таки
перестраховаться. Проходить таможню с двумя фунтами  чистого
героина под мышками и при этом дыша на них джином, и так уже
невеликая  радость; но еще и с пятном блевотины, подсыхающей
на   штанах   ---   это  вообще  кронты.   Так   что   лучше
перестраховаться.  Может  быть,  тошнота  пройдет,  как  это
обычно бывает, но лучше все-таки принять меры.

     А загвоздка в том, что он немного прииколотый. Как у них
говорят, жует подстывающую индейку. Не совсем еще улетел, но
прибалдел  капитально.  Еще однин перл  великого  мудреца  и
выдающегося наркомана Генри Дина.

     Они сидели тогда на балконе пенхауза "Королевской Башни",
еще  не приколотые, но уже близкие к этому, подставляя  лица
теплому  солнышку, потихонечку забалдевая... в старые-добрые
времена,  когда  Эдди только еще начал нюхать  дурь,  а  сам
Генри кололся только недавно.

     Все говорят, что они улетают, --- сказал тогда Генри. Но
прежде  чем  улететь, сначала нужно еще прибалдеть.  Говорил
он,  понятно,  на  их языке: пежде чем поиметь  холодненькую
индюшку, надо ее охладить.

     А  Эдди,  почти уже ничего не соображая, только  бешено
хохотал,  потому что знал, о чем говорит ему Генри.  Но  сам
Генри лишь улыбался какой-то надорванною улыбкой.

     Когда ты еще не совсем забалдел, это в чем-то и хуже, ---
продолжал Генри. По крайней мере, когда ты еще не  в  улете,
ты  ЗНАЕШЬ,  что  будешь  блевать,  ты  ЗНАЕШЬ,  что  будешь
трястись, ты ЗНАЕШЬ, что будешь потом потеть, пока  тебе  не
покажется, что ты уже утонул. Иными словами, когда ты еще не
в   улете,   ты  как  бы   мучаешься  в  предвкушении   всех
"радостей".

     Эдди  вспомнил, как он спросил Генри, а как называется,
когда  "игольщик" (а в те смутные мертвые дни, месяцев  этак
шестнадцать назад, они торжественно уверяли друг друга,  что
колоться они никогда не станут) получает могучий кайф.

     А  это  уже  называется  жареною индейкой,  ---  быстро
ответил Генри и сам вдруг удивился, как это бывает, когда, и
сам того не ожидая, скажешь что-то прикольное и смешное. Они
переглянулись  и расхохотались, корчась от  смеха  и  хватая
друг  друга  за  плечи. Жареная индейка.  Обхохочешься.  Вот
только теперь почему-то уже не смешно.

     Эдди встал, прошел вперед между рядами кресел, посмотрел на
табличку --- "СВОБОДНО" --- и открыл дверь.

     Привет,  Генри,  великий мудрец и выдающийся  наркоман,
мой  старший  братец, к разговору о наших пернатых  друзьях,
хочешь послушать мое толкование поджаренного гуся? Это когда
один из этих ребят на таможне в Кеннеди решит, что у тебя не
такая  какая-то рожа, или когда попадаешь на день,  когда  у
них эти собаки ученые, и они вдруг начинают все разом лаять,
и скрести пол, и рваться с поводков... а базар-то весь из-за
тебя,  тебя они будут пытаться достать... а после того,  как
те  парни с таможни перетряхнут твой багаж, тебя еще заведут
в такую маленькую комнатку и спросят, не желаешь ли ты снять
рубашку, а ты ответишь, что нет, не желаешь, я, мол, тут был
на Багамах и подхватил небольшую простуду, а кондиционеры  у
вас  прямо  зверские,  как  бы простуда  моя  не  перешла  в
пневмонию,  а  они тебя скажут, да неужели,  вы  всегда  так
потеете  под  включенным  "зверским",  так  вы  выражаетесь,
кондиционером,  мистер  Дин, в  самом  деле,  приносим  свои
извинения, черт подери, нам очень жаль, но придется вам все-
таки  снять  рубашку,  и  ты  снимаешь  рубашку,  а  теперь,
пожалуйста,  и  футболку, а то вам,  кажется,  нездоровится,
дружище, вот у вас и под мышками какие-то вздутия, не  иначе
как  ---  лимфатические узлы или еще  чего,  а  ты  даже  им
возразить не можешь, стоишь как центровой на поле, который и
мяч-то  отбить  не может, когда мяч на него прямо  летит,  а
потом  смотрит, как мяч уходит вообще на трибуну,  ушел  ---
так   ушел,  так  что  ты  снимаешь  футфолку,  и,  батюшки,
поглядите-ка,  нет, парень, тебе повезло,  это  не  опухоль,
разве  что только на тебе общества, ха-ха-ха, больше  похоже
на  пластиковые  пакеты, прикрепленный скотчем,  и,  кстати,
сыной,   не  волнуйся,  это  всего  лишь  гусь.  Он   просто
поджаривается.

     Не  поворачиваясь,  он запер дверь. Пятна  света  перед
глазами  теперь  стали  ярче.  Двигатели  самолета  тихонько
гудели. Он повернулся к зеркалу, надо бы посмотреть,  как  я
неважно  выгляжу, и внезапно его охватило какое-то  ужасное,
проникающее до самых глубин нутра чувство: как будто за  ним
наблюдают.

     Эй,  ты  не  психуй,  успокойся, ---  сказал  он  себе,
встревоженный. Ты же, вроде бы, самый непробиваемый  тип  на
свете  и  никогда не страдал паранойей. Поэтому-то и послали
тебя. Поэтому...

     Внезапно ему почудилось, что глаза в зеркале --- не его глаза,
не  ореховые, почти что зеленые глаза Эдди Дина, растопившие
столько сердец, помогавшие пресловутому Эдди Дину раздвинуть
столько  прелестных  ножек  за  последнюю  треть  его  жизни
двадцати   одного  года  отроду,  а  совершенно  чужие:   не
ореховые,  а  голубые,  цвета линялых  "Левисов".  Холодные,
ясные,  неожиданно  острые,  как  будто  нацеленные.   Глаза
снайпера.

     И  еще  он  увидел --- ей богу, увидел, --- как  в  них
отразилась чайка, пролетающая над накатывающей волной.  Что-
то она там схватила.

     Он еще успел подумать: Что за дерьмо такое? --- и понял,
что на этот раз его все-таки вырвет.

     За  какую-то долю секунды, до того, как его  вывернуло,
пока  он  еще  не оторвал взгляда от зеркала, голубые  глаза
исчезли... но до этого он еще испытал странное ощущение, как
будто  в  нем два человека... как будто он одержим,  как  та
девочка из "Изгоняющего дьявола".

     Он явственно ощутил у себя в созгу чье-то чужое сознание
и услышал чужую мысль не так, как человек слышит собственные
свои  мысли,  а  как будто голос по радио:  Я  прошел.  Я  в
воздушной карете.

     Было что-то еще, но Эдди уже не расслышал, потому что был
зант  другим:  старался стошнить в раковину,  производя  при
этом как можно меньше шума.

     Он   не  успел  еще  вытереть  рот,  как  вдруг  с  ним
приключилось  такое,  чего в жизни с ним  не  случалось.  На
какой-то  пугающий все словно замерло. Не  было  ничего  ---
пустой  интервал  во  времени. Как  белая  лакуна  на  месте
колонки в газете.

     Что это? --- подумал Эдди беспомощно. Что еще за дерьмо?

     А  потом  его  снова стошнило. Может  быть,  даже  и  к
лечшему. Что бы там ни говорили, у рвоты есть хотя бы  одно,
но действительно стоящее, преимущество: пока ты блюешь, ни о
чем больше ты просто не можешь думать.

4

     Рвота уже прекратилась, но Эдди еще постоял над раковиной,
крепко зажмурив глаза.

     Кажется,  я на секундочку отрубился. Даже не знаю,  что
это было. Я что, оглядывался?

     Он  открыл холодную воду и, не открывая глаз, побрызгал
себе на лоб и на щеки.

     А  потом,  понимая,  что дальше откладывть  невозможно,
осторожно открыл глаза и посмотрелся в зеркало.

     Из зеркала на него глядели его собственные глаза.

     Никаких чужих голосов в голове.

     Никакого странного чувства, что за ним наблюдают.

     Ты на мгновение отрубился, Эдди, --- пояснил ему великий
мудрец  и  выдающийся  наркоман.  Обычное  дело,  когда   ты
немножечко прибалдел от остывшей индейки.

     Эдди взглянул на часы. Полтора часа до Нью-Йорка. Самолет
сядет  в  4:05  по восточному поясному времени,  и  времечко
будет горячее. Проба сил.

     Он  вернулся  на место. Джин уже ждал его  на  откидном
столике.  Он отпил пару глотков, и к нему подошла стюардесса
спросить, может, ему еще что-нибудь нужно. Но едва он открыл
рот,  чтобы  сказать  "нет, спасибо",  как  вдруг  опять  на
мгновение отрубился.

6

     Это все нервы, --- уверил его выликий оракул и выдающийся
наркоман.  Просто  нервы.  Часть  улетного  опыта,   младший
братишка.

     Но  если  это  действительно нервы,  тогда  откуда  эта
странная  сонливость  --- странная  потому,  что  он  сейчас
должен быть взвинчен, как на иголках, ощущая позывы чесаться
и  ежиться в преддверии настоящей тряски; даже если бы он не
достиг сейчас стадии "тихого кайфа", как сказал бы Генри ---
"остывающей индюшки", то хотя бы тот факт, что ему предстоит
протащить через таможню Соединенных Штатов два фунта чистого
героина --- деяние, карающееся заключением на срок не  менее
десятки  в  федеральной  тюрьме,  ---  казалось  бы,  должен
прогнать всякий сон, и плюс еще эти провалы в памяти.

     Однако же, спать хотелось.

     Он отхлебнул еще джина и закрыл глаза.

     С чего бы ты отрубился?

     Хотя нет, если бы что-то подобное произошло, она бы уже
давно побежала за аптечкою первой помощи.

     Значит,  не отрубился, а на секундочку отключился.  Все
равно  дело плохо. Раньше такого не наблюдалось. Прибалдевал
--- это да, но никогда еще не отключался.

     И  с правой рукой что-то явно не то: ноет, как будто по
ней стукнули молотком.

     Он  согнул ее, не открывая глаз. Никакой боли.  Никакой
дрожи.  Никаких голубых глаз убийцы-профессионала. А что  до
провалов   в  памяти,  так  это  всего  лишь  неудобоворимая
комбинация легкого кайфа и того мерзкого состояния,  которое
великий  оракул и выдающийся --- ну вы понимаете ---  назвал
бы хандрою контрабандиста.

     Но я, кажется, все-равно засну. Это ты как объяснишь?

     Как улетевший воздушный шарик, к нему подплыло лицо Генри.
Не  волнуйся,  --- сказал ему Генри. Все  с  тобой  будет  в
порядке, братишка. Отсюда ты полетишь в Нассо, снимешь номер
в  "Аквине",  а в пятницу вечером к тебе придет человек.  Из
приличных  парней. Он все устроит, оставит тебе порошка.  На
уик-энд тебе хватит. Вечером в воскресение он принесет коку,
а  ты  отдашь  ему ключ от депозитного сейфа. В  понедельник
утром ты сделаешь все, что сказал Балазар. Этот парень  тебе
поможет;  он знает, как это делается. Днем в понедельник  ты
вылетишь, таможне покажешь кукиш, а уже вечером вы  с  тобой
будем кушать бифштекс в игристом. Делов-то всего ничего, вот
увидишь,  братишка.  Разговору  больше.  Все  будет  лего  и
прохладно.

     Но, похоже, запахло жареным.

     Загвоздка в том, что они с Генри были точно как Чарли Браун и
Люси.   Разница  была  только  в  том,  что   иногда   Генри
придерживал мяч на футтбольном поле, чтобы Эдди мог по  нему
ударить  --- такое случалось не часто, но все же  случалось.
Эдди  даже подумал как-то в своем героиновом кайфе, что надо
бы  написать  Чарльзу Шульцу. Уважаемый  мистер  Шульц,  ---
написал бы он. Вы все-таки немного не правы, что в последнюю
секунду  Люси ВСЕГДА у вас отфутболивает мяч. Ей бы хотя  бы
изредка его придержать. Чарли Браун такого даже предположить
не сможет, ну вы понимаете. Иногда ей надо бы придержать мяч
для  него, хотя бы три-четыре раза подряд, потом целый месяц
вообще  не держать, потом --- снова, потом --- опять  ничего
пару  дней, а потом... но, вы, наверное, уже поняли,  что  я
хочу сказать. Ребетенок ПО-НАСТОЯЩЕМУ прибалдеет.

     Эдди знал, что нужно сделать, чтобы ребетенок по-настоящему
прибалдел.

     Знал по опыту.

     Один  человек из приличных парней, --- сказал Генри,  а
пришло  какое-то  худосочное существо  с  желтушной  мордой,
британским акцентом, тонкими такими усиками, как  в  фильмах
сороковых годов, и желтыми, как бы запавшими внутрь  зубами.
Эдди они напомнили зубья старенького капкана.

     ---  Ключ  у  тебя, senor? --- спросил он с этим  своим
акцентом выпускного класса британской средней школы.

     ---  Ключ в порядке, --- ответил Эдди. --- Если я  тебя
правильно понял.

     --- Давай тогда мне.

     ---  Нет, так мы не договаривались. Ты должен мне  кое-
что  передать, чтобы мне хватило на выходные.  А  вечером  в
воскресение ты должен сюда кое-что приволочь. Тогда я  отдам
тебе  ключ.  В  понедельник ты пойдешь в  город  и  там  уже
заберешь, что тебе надо. Я уж не знаю, чего там. Не мое  это
дело.

     Внезапно  в  желтушной руке существа  возник  маленький
автоматический пистолет.

     --- А почему бы тебе не отдать его просто так, senjr? Я
сберегу себе силы и время, а ты сохранишь свою шкуру.

     Несмотря не пристрастие к наркоте, Эдди Дин сохранил в себе
крепкий стержень. Это знал Генри; и что важнее --- это  знал
Балазар. Поэтому его и послали. Многие думали, что поехал он
потому, что его хорошо прижало. Но Эдди знал, и Генри  знал,
и  Балазар. И только они с генри знали, что он все равно  бы
поехал, даже если бы он завязал с этим делом и был бы  чист,
как стекло. Ради Генри. Балазар бы до этого не додумался, но
к чертям Балазара.

     --- А почему бы тебе не убрать эту штуку, засранец? ---
полюбопытствовал Эдди. --- Или ты добиваешься, чтобы Балазар
прислал    сюда   какого-нибудь   громилу,   который    тебе
повыковыривает глазенки ржавым ножичком?

     Желтушное существо улыбнулось. Пистолет исчез как по волшебству,
а  на месте его возник маленький сверточек. Он протянул  его
Эдди.

     --- Шутка, ты ж понимаешь.

     --- Как скажешь.

     --- Увидимся вечером в воскресение.

     Он повернулся к двери.

     --- По-моему, лучше тебе не спешить.

     Желтушное существо обернулось, брови его поползли вверх.

     ---  Ты что же, думаешь, я не смогу уйти, если мне  так
захочется?

     --- Я думаю, если ты сейчас выдешь отсюда, дерьма потом
не оберешься, а я завтра уеду. И ты будешь по уши в дерьме.

     Желтушное существо надулось и присело на единственный в комнате
стул,   а Эдди пока открыл сверток и отсыпал на стол немного
коричневого порошка. Смотрелся он гадостно. Эдди взглянул на
желтушное существо.

     --- Я знаю, как оно вывглядит, выглядит как дерьмо,  но
это  с  виду, --- проговорило желтушное существо. ---  Товар
хороший.

     Эдди вырвал листок бумаги из блокнота на столе и насыпал на
него немного коричневого порошка из кучки. Послюнявил палец,
взял не него чуть-чуть порошка, засунул палец глубоко в  рот
и тут же выплюнул в корзину для мусора.

     ---  Вы хочешь смерти? Я правильно понимаю? Есть у тебя
последнее желание?

     ---   Это  все,  что  есть,  ---  еще  больше  надулось
желтушное существо.

     ---  У  меня  есть заначка на завтра, --- солгал  Эдди,
уверенный,  что  у  желтушного существа  не  хватит  силенок
проверить его. --- ТВА. Я решил запастись на случай, если на
встречу  придет како-нибудь типа тебя мудила. Я, в общем-то,
и  не  сержусь. Так даже лучше. Я, наверное, не  приспособен
для таких дел.

     Желтушное существо призадумалось. Эдди тоже сел и полностью
сосредоточился на том, чтобы не сделать лишних движений.  Но
ощущение  было такое, как будто он весь в движении:  он  как
будто  скользил и дрыгался, скакал, и чесался, и  трескался.
Он  даже поймал себя на том, что глаза его так и косятся  на
кучку коричневого порошка, хотя он понимал, что это ---  яд.
Он  принял дозу сегодня утром, ровно в десять, и прошло  уже
десять   часов.   Но   если  он  выдаст  себя   каким-нибудь
неосторожным  движением,  тогда  ситуация  круто  изменится.
Желтое  существо не просто сидело задумавшись, оно наблюдало
за ним, пытаясь определить, блефует он или нет.

     ---   Может,  я  и  смогу  чего-нибудь  надыбать,   ---
проговорило оно наконец.

     ---  Тогда  почему  бы тебе не поробовать?  ---  сказал
Эдди.  ---  А  то  уже скоро одиннадцать: я выключу  свет  и
повешу  на дверь табличку "НЕ БЕСПОКОИТЬ", и если кто-нибудь
после  этого постучится в дверь, я позвоню портье  и  скажу,
что ко мне кто-то ломится и чтобы прислали охранника.

     ---  Мудак,  ---  выдало существо со своим  безупречным
британским акцентом.

     ---  Нет,  --- возразил Эдди, --- ты ждал, что  пришлют
мудака.  А прислали меня. И у меня все схвачено.  А  вот  ты
точно засранец, и если к одиннадцати ты не вернешься с  чем-
нибудь  удобоворимым --- не обязательно  что-то  совсем  уже
выдающее,  но  только, пожалуйста, не такую отраву,  ---  то
вместо простого засранца будет мертвый засранец.

8

     И сейчас засыпал тоже.

     Стрелок,  который  каким-то чудесным  образом  вошел  в
сознание этого человека (человека, чьего имени он до сих пор
не  знал;  то  ничтожество, которое узник  мысленно  называл
"желтушное существо", тоже не знало его и поэтому ни разу не
произнесло),  смотрел  во  все  глаза,  как  давным-давно  в
детстве  --- на сцену, где шло представление, когда мир  еще
не   сдвинулся  с  места...  стрелок  сравнил   ощущение   с
просмотром пьесы, потому что другого сравнения не знал. Если
бы  он  видел фильмы, он скорее сравнил бы свое  ощущение  с
фильмом. Но понятия даже о тех вещах, которых Роланд в жизни
не видел, он мог извлекать из сознания узника, потому что их
ассоциации  были очень похожи, а вот имени  он  прочесть  не
сумел.  Он знал имя старшего брата узника, а имя узника  ---
нет.  Но, с другой стороны, имена --- это тайна, исполненная
силы.

     И к тому же, сейчас имя --- не самое важное. А важно, во-
первых,  то,  что  человек  этот ослаб   от  своей  пагубной
привычки, а во-вторых, что под слабостью этой таится сталь -
-- как хороший револьвер, затянутый зыбучим песком.

     Стрелок почувствоал укол боли: этот парень очень похож на
Катберта.

     Кто-то подходил. Узник спал и не слышал. Стрелок же  не
спал, и слышал, и снова подался вперед.

10

     Пора, --- подумал стрелок. Сейчас мы посмотрим, да?

     Он  сумел выйти из своего мира и войти в это тело через
дверь  на берегу. Теперь нужно выяснить, можно ли что-нибудь
перенести отсюда в свой мир. Про себя он не думал. Роланд ни
на   мгновение   не  усомнился  в  том,  что,   как   только
понадобится,   он   сумеет  вернуться  в  свое   отравленное
заражением,   ослабевшее  тело.  Но  ---  вещи?   Физические
предметы? Вот, к примеру, на столе перед ним еда: женщина  в
красной  форме  назвала это сэендвичем  с  танцующей  рыбой.
Стрелок  не знал, что такое танцующая рыба, но бутер признал
сразу,  как  только  увидел, хотя с виду  он  вроде  бы  был
непрожарен. Странно.

     Его тело нуждалось в пище, а потом ему нужна будет вода,
но  больше всего его телу нужно сейчас лекарство, иначе  оно
умрет от укуса осарообразной твари. В этом мире должно  быть
такое  лекарство;  в мире, выше любого орла  в  небе  летают
кареты,  казалось, не было ничего невозможного.  Но  ему  не
помогут  и  самые  лучшие снадобья этого мира,  если  нельзя
будет их пронести через дверь.

     Ты можешь жить в этом теле, стрелок, --- шепоток человека
в  черном  поднялся из самых глубин сознания Брось  ты  этот
дышащий  кусок мяса, пусть им займутся омары. Все равно  это
лишь оболочка.

     Он никогла не пойдет на это. Во-первых, остаться в этом
теле --- значит совершить самое подлое воровство, потому что
стрелок знал: он не сможет довольствоваться ролью пассивного
пассажира,  не  сможет просто сидеть, глядя  из  глаз  этого
человека, как из окна кареты, на проплывающее мимо пейзажи и
сцены.

     А  во-вторых,  он --- Роланд. Если ему суждено  умереть
сейчас,  он  умрет  Роландом. Он умрет на  дороге  к  Башне.
Ползком, если нельзя иначе.

     А   потом   в   нем  опять  заговорила  та   грубоватая
практичность, которая, как тигр с косулей, уживалась в  душе
стрелка с романтическими устремлениями. Рано думать о смерти
--- он еще даже и не приступил к своему эксперименту.

     Бутер  был разрезан на две половинки. Он взял их  двумя
руками,  открыл глаза узника и огляделся. Никто не  него  не
смотрел  (хотя  в конце прохода о нем очень  активно  думала
Джейн Дорнинг).

     Роланд повернулся к двери и вышел на берег, держа в руках по
половинке бутера.

12

     Никто в самолете не видел, как исчез сэндвич. Никто  не
видел,  как  Эдди Дин вцепился в две его половинки  с  такою
силой,  что  по вмятинам на белом хлебе можно  было  снимать
отпечатки пальцев.

     Никто не видел, как сэендвич сначала стал прозрачным, а
потом  и  совсем исчез, оставив после себя только  несколько
крошек.

     Секунд через двадцать после того, как он испарился, Джейн
Дорнинг  затушила  в  пепельнице  сигарету  и  выглянула  из
кабины, чтобы взять книгу из рюкзака, но на самом-то деле ей
просто хотелось еще раз взглянуть на 3А.

     С виду он крепко спал... но сэндвич исчез.

     Боже,  --- подумала Джейн. Он не сеъел его, а проглотил
целиком. И опять спит? Вы что, издеваетесь?

     Свербящее чувство по отношению к 3А, мистеру Вот-Мы-Карие-А-Вот-
Глубые, стало еще сильнее. Что-то с ним было не так.

     Что-то не так.

2

     В  салоне бизнес-класса Джейн Дорнинг помогала Питеру и
Анне  разносить  напитки,  и как раз  в  это  время  парень,
похожий  на  выпусника колледжа, прошел  в  уборную  первого
класса.

     Так получилось, что когда он возвращался на место, Джейн
раздвинула занавеску между салонами первого класса и бизнес-
класса.  Увидев  его.  она  не задумываясь  ускорила  шаг  и
улыбнулась  ему,  чтобы он посмотрел на нее  и  улыбнулся  в
ответ.

     Глаза его снова стали карими.

     Ладно.  Все в порядке. Когда ему захотелось вздремнуть,
он  сходил  в туалет и снял линзы, а теперь снова  одел  их.
Боже мой, Дженни! Ты просто мнительная трусиха!

     Да  нет, на нее это непохоже. Она не могла сказать, что
конкретно ее не устраивает, но это не просто мнительность.

     Он слишком бледный.

     Ну и что? На свете тысячи людей, которые слишком бледны,
включая  твою  же  маму с тех пор, как  зашалил  ее  желчный
пузырь.

     У него привлекательные голубые глаза --- может быть, не
такие   милые,  как  в  карих  контактах,  ---  но  все-таки
привлекательные. И зачем тогда тратить такие деньги?

     Ему просто нравится карий цвет глаз. Приемлимо?

     Нет.

     Незадолго до последней перепроверки и включения надписи
"ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ", она сделал одну вещь, которую прежде ни
разу  не  делала.  На  это  ее подвигли  наставления  старой
прожженной инструкторши. Джейн наполнила термос горячим кофе
и  закрыла  его  красной  пластиковой  крышкой,  не  заткнув
горлышко  пробкой.  Крышку она завинтила  до  первого  витка
резьбы, чтобы она толь-только держалась.

     Сьюзи Дуглас уже делала последние объявления, обращаясь к
пассажирам с просьбой погасить сигареты, убрать свои вещи  с
откидных  столиков,  проверить еще  раз  свои  декларации  и
гражданские  свидетельства;  сообщая,  что  в  аэропорту  их
встретит  служащий  авиакомпании  "Дельта",  а  она   сейчас
соберет чашки, стаканы и наушники.

     Сранно,  что  мы  им  еще не предлагаем  проверить,  не
наделал ли кто в штаны, --- рассеянно подумала Джейн. Внутри
у нее тоже сжалась стальная пружина, сдавив желудок.

     ---   Замени  меня,  ---  сказала  Джейн,  когда  Сьюзи
повесила микрофон.

     Сьюзи поглядела на термос, потом --- в лицо Джейн.

     --- Джейн? Тебе что, плохо? Ты вся побелела, как...

     --- Нет, мне не плохо. Замени меня. Когда вернешься,  я
все  объясню. --- Джейн бросила взгляд на откидное кресло  у
левого выхода. --- А пока что займусь охраною дилижанса.

     --- Джейн...

     --- Замени меня.

     ---  Ну  хорошо, --- сказала Сьюзи. --- Хорошо,  Джейн.
Нет проблем.

     Джейн опустилась на ближайшее к проходу откидное кресло.
Держа   термос   двумя  руками,  она  даже   не   попыталась
пристегнуть ремень. Она держать термос под полным контролем,
а для этого нужно обе руки.

     Сьюзи думает, что я чокнулась.

     Хорошо, если так.

     Если капитан МакДональд приземлится жестко, у меня все руки
будут в ожогах.

     Но надо рискнуть.

     Самолет снижался. Пасажир 3А, человек с бледным лицом и
двуцветными  глазами,  внезапно нагнулся  и  вытащил  из-под
сидения дорожную сумку.

     Вот  оно,  --- подумала Джейн. Сейчас он достанет  свою
гранату, или автомат, или что там у него.

     Как только Джейн это увидела, она едва не сняла с термоса
красную крышку своими немного подрагивающими руками. Как  бы
он  удивился,  этот Друг Аллаха, когда он  покатился  бы  по
проходу  самолета --- авиакомпания "Дельта", рейс  901,  ---
хватаясь руками за обожженное лицо!

     3А расстегнул молнию на сумки.

     Джейн приготовилась.

4

     Когда  он сел, птицы улетели прочь. На этот раз они  не
отважились   подойти  так  близко.  Все  тело  болело,   его
лихорадило, мутило... и все-таки удивительно, как его оживил
малюсенький кусочек пищи.

     Он посмотрел на монетку, которую принес с собой: похоже
на  серебро,  но  красноватая полоска по  краю  наводила  на
мысль, что это какой-то другой, не такой благородный металл.
На  одной  стороне  --- профиль мужчины с лицом,  выражающим
благородство,  отвагу  и упорство.  Его  волосы,  завитые  и
собранные  на затылке в хвост, выдавали некоторое тщеславие.
Роланд  перевернул монетку и так изумился, что даже невольно
вскрикнул --- сухо и хрипло.

     На другой ее стороне он увидел орла --- герб, украшавший
собственное его знамя в те далекие времена, когда  были  еще
королевства и знамена, их символизирующие7

     Время поджимает. Возвращайся. Быстрее.

     Но он задержался еще на секунду, чтобы подумать. Думать
собственной  головой  было гораздо труднее:  голова  узника,
правда,  тоже была не совсем чтобы ясной, но --- по  крайней
мере, сейчас --- его сознание работало лучше в ней.

     Пронести монетку обратно --- это лишь половина эксперимента.

     Он вынул из патронташа один патрон и зажал его в кулаке
вместе с монетой.

     Роланд шагнул через дверь.

6

     Боинг 727 ровно и плавно снижался над соляными топями Лонг-
Айленда,  оставляя за собою закопченный хвост  отработанного
топлива. С грохотом вышли шасси.

8

     Он  так  и  не видит, --- подумал стрелок с  яростью  и
нарастающим отчаянием. Боги вышние!

     Эдди  нагнулся,  чтобы достать бумаги, необходимые  для
ритуала,  а  когда выпрямился, Роланд заметил, что  на  него
смотрит  армейская женщина: глаза выпучены, щеки белые,  как
эта  бумажная штучка на спинке кресла. Серебряная  трубка  с
красною  крышкой,  которую  он поначалу  принял  за  большую
флягу,  очевидна, была оружием. Она держала ее  вертикально,
прижав  к груди. Роланду показалось, что она вот-вот швырнет
эту  штуку  в  него  или  снимет  красную  крышку  и  начнет
стрелять.

     Но она расслабилась и застернула ремень, хотя и стрелок,
и узник, оба услышали глухой удар, означавший, что воздушная
карета  уже приземлилась. Потом повернулась к другой женщине
в   форме,  которая  сидела  рядом,  и  что-то  сказала.  Та
рассмеялась  и кивнула. Стрелок, однако, подумал,  что  если
смех этот искренний, тогда он --- речная жаба.

     Стрелок удивлялся, как человек, чье сознание стало теперь
временным  вместилищем для его ка, может быть таким  глупым.
Частично,  конечно,  из-за зелья,  которое  он  принимает...
аналог  бес-травы  в этом мире. Но только  частично.  Он  не
такой  рыхлый и ненаблюдательный, как другие, но со временем
он вполне может стать таким.

     Они  такие, какие есть, потому что живут при свете, ---
внезапно  открылось  стрелку.  Свет  этот  ---  цивилизация,
которой тебя учили поклоняться превыше всего остального. Они
живут в мире, который не сдвинулся с места.

     И если в мире, исполненном света, люди становятся такими
рохлями,  Роланд,  наверное, предпочел бы тьму.  "Так  было,
пока  мир  не  сдвинулся  с места"  говорят  в  его  мире  с
опустошенной грустью... но, может быть, это ---  грусть  без
мысли, без размышлений.

     Она боялась, что я/он... собирался достать оружие, когда
я/он... наклонился, чтобы достать бумаги. Увидев бумаги, она
расслабилась  и начала заниматься всем тем, чем  обычно  она
занимается, когда воздушная карета садится на землю.  Сейчас
она разговаривает со своею подругой. Они смеются, но лица  у
них  ---  и  особенно, ее лицо, лицо женщины с металлической
трубкой  ---  какие-то не такие. Да, они  разговаривают,  но
лишь притворяются, что смеются... и это все потому, что  они
говорят обо мне/о нем.

     Теперь  воздушная  карета  ехала  по  какой-то  длинной
забетонированной  дорожке,  каких  было  много  на  поле.  В
основном  он смотрел на женщин, но краем глаза стрелок  все-
таки  усмотрел  и другие воздушные дилижансы, катившиеся  по
другим дорожкам. Одни тяжело громыхали, катились медленно  и
неуклюже;  другие  мчались  с  невообразимой  скоростью  ---
похожие  больше  не на кареты, а на снаряды,  выпущенные  из
револьвера  или  из пушки, --- готовясь взлететь  в  небеса.
положение  Роланда  было отчаянным, и так  же  отчаянно  ему
хотелось  выступить  вперед и повернуть  эту  голову,  чтобы
получше рассмотреть экипажи, взмывающие в небеса. Их сделали
люди,   но  они  были  сказочными,  неправдоподобными,   как
сказания   о   таинственных  крылатых  существах,   которые,
предположительно, жили когда-то в далеком  (и,  может  быть,
вымышленном)  королевстве Гарлан... и даже неправдоподобнее,
потому что эти летающие кареты сделаны человеческими руками.

     Женщина, которая приносила ему бутер, расстегнула  свой
ремень  (не прошло и минуты, как она его застегнула), встала
и  подошла к какой-то маленькой дверце. Там, наверное, сидит
возница,  ---  подумал стрелок, но когда дверь  открылась  и
женщина  вошла внутрь, он увидел, не одного,  а  целых  трех
возниц,  управляющих воздушной каретой.  И  не  удивительно:
Роланд    мельком   успел   разглядеть   миллион   рычажков,
циферблатиков и мигающих лампочек --- одному человеку  здесь
явно не справиться.

     Узник смотрел, но ничего не видел. Корт бы высек его для
начала,  о  потом размазал бы по ближайшей стенке.  сознание
стрелка  было  полностью  занято  извлечением  сумки  из-под
сидения и куртки из ящика наверху... и предстоящим ритуалом,
испытанием, видимо, не из легких.

     Узник не видел ничего; стрелок видел все.

     Женщина приняла его за сумасшедшего или вора. Он --- или,
может  быть я, да, вполне вероятно, что я --- сделал  что-то
такое,  что  навело ее на такую мысль. Потом она  переменила
мнения,  но та, вторая, женщина что-то сказала ей, и  у  нее
снова  возникли какие-то подозрения... только на  этот  раз,
кажется,  не "какие-то", а вполне даже определенные.  Теперь
они  знают,  в  чем  дело.  Они  знают,  что  он  собирается
осквернить ритуал.

     А  потом, как удар грома, до него вдруг дошло,  что  он
едва   ли  не  упустил  главное.  Во-первых,  он  не  сможет
перенести к себе на берег пакеты с зельем так же просто, как
он  перенес монетку: монета была не приклеена к телу  узника
клейкою  лентой,  которую он намотал  слоями,  чтобы  пакеты
держались  плотнее к телу. Эта клейкая лента --- лишь  часть
проблемы.  Узник  не заметил исчезновение одной  монетки  из
кармана,  где их было много, но если он обнаружит,  что  это
зелье,  ради  которого  он  рискует  жизнью,  вдруг  куда-то
пропало, он наверняка выкинет какой-нибудь фортель... и  что
тогда?

     Вполне вероятно, что узник, распсиховавшись, такое наворотит,
что  его  сцапают и отправят в темницу еще  раньше,  чем  он
осквернит ритуал. Так что нельзя просто забрать это зелье  и
все: если пакетики вдруг испарятся у него из-под мышек,  он,
наверное, решит, что и в самом деле сошел с ума.

     Воздушная карета, теперь, на земле, неуклюжая, точно буйвол,
тяжело  поворачивала  налево.  стрелок  понял:  времени   на
дальшейние размышления нет. Сейчас ему нужно не просто выйти
вперед, но еще и войти в контакт с Эдди Дином.

     Немедленно.