6
Эдди рассказал ей все, что мог, приукрасив лишь перестрелку
у Балазара, но в остальном --- неукоснительно следуя правде.
Когда он закончил, она какое-то время хранила молчание,
сложив на коленях руки.
С пологих гор, растянувшихся на несколько миль к
востоку, стекали маленькие ручейки. Именно оттуда Роланд и
Эдди брали пресную воду. Сначала ходил только Эдди, потому
что Роланд был слишком слаб. Позже они ходили по очереди, и
каждый раз приходилось ходить все дальше и искать воду чуть
дольше. Горный кряж потихоньку сходил на нет, ручьев
становилось все меньше, и вода в них струилась уже не так
быстро, но она оставалась хорошей и для питья пригодной.
Пока.
Роланд ходил за водой вчера, и хотя сегодня была очередь
Эдди, стрелок пошел снова: закинул за плечо опустевшие
бурдюки и удалился, не сказав ни слова. Эдди эта с его
стороны любезность показалась весьма подозрительной. Эдди
совсем не желал умиляться такому великодушному жесту --- да
и вообще всему, что делал Роланд, Уж если на то пошло, ---
но все-таки он невольно был тронут.
Она же внимательно его выслушала, не проронив ни слова и
глядя ему прямо в глаза. Иной раз Эдди казалось, что она
старше его лет на пять, иной раз --- на все пятнадцать. И
только в одном он был уверен на сто процентов: он потихоньку
в нее влюблялся.
Когда он закончил, она еще какое-то время сидела молча,
теперь --- глядя мимо него, на морские волны, из которых на
закате выйдут хищные омары со своими непонятными вопросами.
Их он ей описал в красках. Пусть она лучше сейчас испугается
--- чуть-чуть, --- чем придет в ужас потом, когда они
выползут в поле зрения. Про себя он предположил, что, когда
дело дойдет до того, чтобы их скушать, она поначалу не
станет к ним прикасаться после того, как услышала, что они
сделали с пальцами Роланда, а потом еще их увидит своими
глазами. Но потом голод все-таки возобладает над этими дид-а-
чик и дуд-а-чум.
Взгляд ее был устремлен вдаль --- в пространство.
--- Одетта? --- тихонько позвал он спустя, наверное,
пять минут. Она сказала ему, как ее зовут. Одетта Холмс. Ему
показалось, что это великолепное имя.
Она посмотрела на него, очнувшись от задумчивости. Слегка
улыбнулась. Сказала одно только слово:
--- Нет.
Он лишь поглядел на нее, не в силах найти подходящий
ответ. До теперешнего момента он даже представить себе не
мог, каким может быть безграничным это бесхитростное
отрицание.
--- Я не понимаю, --- признался он наконец. --- Что вы
сейчас отрицаете?
--- Вот это все. --- Одетта описала рукою широкий круг
(Эдди еще заметил, какие у нее сильные руки --- нежные, но
очень сильные), включающий море, и небо, и пляж, и неровную
гряду гор, на склонах которой стрелок, вероятно, искал
сейчас воду (или, быть может, его пожирало какое-то новое и
занимательное чудовище, впрочем, сейчас Эдди было не то
того), короче говоря, включающий весь этот мир.
--- Я понимаю, что вы сейчас должны чувствовать.
Поначалу мне тоже все это казалось каким-то ненастоящим.
Невсамделишным.
Но так ли? Теперь, оглядываясь назад, он понимал, что
тогда он просто смирился, принял все без вопросов, может
быть, потому, что ему было худо, ему безумно хотелось
ширнуться, его буквально ломало.
--- Вы потом свыкнитесь.
--- Нет, --- повторила она. --- Я уверена, что
случилось одно из двух, и даже не важно --- что. Я по-
прежнему в Оксфорде, штат Миссиссиппи. А это все --- не на
самом деле.
Она продолжала говорить. Если бы голос ее был чуть громче
(или, возможно, если бы он не влюблялся в нее), ее речь
вполне бы сошла за пространную лекцию. Но для Эдди все это
звучало гораздо лиричней, чем просто лекция.
За одним исключением, --- твердил он себе. На самом деле
все это бесполезно, и тебе еще предстоит убедить ее в этом.
Для ее же блага.
--- У меня, наверное, была какая-то травма. Головы, ---
закончила она. --- Они там в Оксфорде мастера орудовать
топорищами и дубинками.
В Оксфорде.
Название отозвалось в сознании Эдди смутным аккордом узнавания.
То, как она произнесла это слово, почему-то напомнило ему
Генри... Генри и мокрые пеленки. Почему? Что? теперь это уже
не имело значения.
--- Вы хотите сказать, вы считаете, что это --- сон, а
вы пребываете в бессознательном состоянии?
--- Или в коме, --- сказала она. --- И не надо смотреть
на меня так, как будто вы думаете, что я говорю ерунду.
Потому что это не ерунда. взгляните сюда.
Она аккуратно приподняла волосы над левым ухом, и Эдди
увидел, что она носит прическу с косым пробором вовсе не
потому, что следует моде. Пониже края волос "красовался"
уродливый шрам от старой раны, а кожа на нем была не
коричневая, а серовато-белая.
--- Похоже, что в жизни вам здорово не повезло, ---
сказал Эдди.
Она раздраженно пожала плечами.
--- Иногда не везло, иногда наоборот. Возможно, одно
другим уравновешивалось. Я показала вам этот шрам лишь
потому, что я тогда была в коме целых три недели. Мне было
пять лет. И я видела сны. Много снов. Я не помню, что мне
тогда снилось, но мама потом рассказывала, что они с папой
знали, что пока я разговариваю во сне, я не умру, а я,
похоже, разговаривала все время, хотя мама мне говорила, что
они разбирали на дюжину одно слово. Но я помню, что эти сны
были почти как настоящие. Как наяву.
Она помедлила, оглядевшись по сторонам:
--- Такие же реальные, как все это. Как вы, Эдди.
когда она назвала его по имени, Эдди почувствовал, как по
рукам у него побежали мурашки. Вот именно --- мурашки, а не
хухры-мухры.
--- И он, --- она вздрогнула. --- Он, по-моему,
реальней всего.
--- Мы настоящие. Я хочу сказать, мы реальные, что бы
вы там ни думали.
Она улыбнулась ему по-доброму, хотя, как очевидно, не
поверила ни единому слову.
--- А как это случилось? --- спросил Эдди. --- Откуда у
вас этот шрам?
--- Какое это имеет значение? Я просто хочу
подчеркнуть, что случившееся однажды может вполне
повториться.
--- И все-таки мне любопытно.
--- Меня ударили кирпичом. Это случилось, когда мы в
первый раз съездили на север, в городок Элизабет, в штате
Нью-Джерси. Ехали мы на поезде, в вагоне для Джима Кроу.
--- Для кого?
Она недоверчиво, едва ли не пренебрижительно, покосилась
на него.
--- Вы где жили, Эдди? В бомбоубежище?
--- Я из другого времени, --- пояснил он. --- Могу я
спросить, сколько вам лет, Одетта?
--- Мне уже можно голосовать, но до пенсии все-таки
далековато.
--- Вы, как я понимаю, меня тем самым на место ставите.
--- Но все же, надеюсь, не грубо, --- и снова она
улыбнулась своей лучезарной улыбкой, и по рукам его вновь
пробежали мурашки.
--- Мне двадцать три, --- сказал он. --- только я
родился в 1964-том --- как раз в том году, когда Роланд вас
сюда притащил.
--- Но это же полный бред.
--- Отнюдь. Я жил себе мирно в 1986, когда он перетащил
меня.
--- Да уж, --- сказала она, чуть погодя, --- это
действительно аргумент весомый в пользу вашего утверждения,
что все это --- реальность, Эдди.
--- Вагон Джима Кроу... это там, где положено ездить
черным?
--- Неграм, --- поправила она. ---Называть негра черным
--- это невежливо, вы не находите?
--- Где-то к 80-ому году вы себя сами будете так
называть, --- сказал Эдди. --- Когда я был маленьким,
назвать черного негром означало нарваться на драку. Все
равно как назвать его ниггером или черножопым.
Она растерянно на него поглядела, а потом покачала
головой.
--- Ладно, вы начали рассказывать про кирпич...
--- Младшая сестра моей мамы выходила замуж, ---
продолжила Одетта. --- Ее звали София, но мама всегда звала
ее Синюшной Сестрицей, потому что той нравился синий цвет.
"Во всяком случае, ей представляется, что он ей нравится", -
-- так поговаривала моя мама. Так что и я ее звала Синюшной
Тетушкой, еще до того, как мы с ней познакомились лично.
Свадьба была замечательная. После венчания еще гуляли. Гости
пришли. Я даже помню, какие были подарки.
Она рассмеялась.
--- Детям подарки всегда кажутся чем-то необыкновенным,
правда, Эдди?
Он улыбнулся.
--- Да, это вы верно подметили. Подарки забыть
невозможно. Ни того, что дарили тебе, ни того, что дарили
другим.
--- К тому времени папа уже начинал делать деньги. Я
помню, как мама еще говорила, что мы потихонечку идем в
гору. Это так она называла, и однажды, я помню, я ей
рассказала, что подружка моя, с которой я всегда играла,
спросила, богатый ли у меня папа, а мама велела мне отвечать
всем приятелям, если кто-то еще вдруг задаст этот вопрос,
именно так: что мы потихонечку идем в гору.
--- В общем, они были уже в состоянии подарить Синюшной
Тетушке на свадьбу прелестный фарфоровый сервиз, я и
помню...
Голос ее сорвался. Она рассеянно поднесла руку к виску и
потерла его, как будто у нее начинала болеть голова.
--- Помните --- что, Одетта?
--- Помню, как мама ей подарила кое-что особенное.
--- Что?
--- Простите, Эдди. У меня голова разболелась. Что-то
язык у меня заплетается, и вообще я не знаю, зачем я вас
беспокою своей болтовней?
--- Вы не хотите рассказывать?
--- Нет. Я расскажу. Я хочу рассказать, что мама ей
подарила одну особенную тарелку. Белую с тонкой синей вязью
по краю. --- Одетта улыбнулась, но Эддт показалось, что это
была не слишком довольная улыбка. Чем-то это воспоминание ее
тревожило. Оно полностью поглотило ее, а той ситуации, прямо
скажем --- необыкновенной, в которой она сейчас оказалась и
которая, казалось бы, должна полностью поглотить все ее
мысли, такое с ее стороны поведение было несколько
странноватым, и это встревожило Эдди.
--- В моей памяти я вижу эту тарелку так же ясно и
четко, как сейчас вижу вас, Эдди. Мама подарила Синюшной
Тетушке эту тарелку, а та рассплакалась и никак не могла
успокоиться. Наверное, когда они с мамой были детьми, ей
понравилась точно такая же тарелка, но их родители были не в
состоянии купить ей подобную вещь. В детстве у мамы с
сестрой не было никаких "особенных" штук. После свадьбы
Синюшная Тетушка с мужем отправились на медовый месяц в
Грейт-Смоукис. На поезде, --- Она внимательно посмотрела на
Эдди.
--- В вагоне для Джима Кроу, --- сказал он.
--- Точно так! В вагоне для кроу! В то время все негры
так ездили, и ели они тоже в этом вагоне. Против этого мы и
выступили в Оксфорде.
Она поглядела на него, видимо, предполагая, что он снова
начнет уверять ее, будто все это --- на самом деле, но Эдди
застрял в паутине своих собственных воспоминаний: мокрые
пеленки и это слово. Оксфорд. И внезавпно пришли и другие
слова --- строка из песни, которую Генри мурлыкал не
переставая, пока мама не велела ему замолчать, пожалуйста.
Ей хотелось послушать Уолтера Кронкайта.
Надо бы поскорей разобраться. Вот эти слова. Вот строка из
той песни, которую Генри гнусаво мурлыкал себе под нос. Эдди
попытался вспомнить другие строчки, но не сумел. и не
удивительно. Ему тогда было не больше трех лет. Надо бы
поскорей разобарться. От этих слов по спине его побежали
мурашки.
--- Эдди, что с вами?
--- Ничего. А что?
--- Вы дрожите.
Он улыбнулся.
--- Это, должно быть, утенок Дональд проковылял по моей
могиле.
Она рассмеялась.
--- Во всяком случае, я не испортила свадьбу. Это
случилось, когда мы возвращались на вокзал. Мы переночевали
у подруги Синюшной Тетушки, а утром папа вызвал такси. Такси
приехало очень быстро, но как только шофер увидел, что мы
цветные, он укатил с такой скоростью, как будто у него
волосы на голове горели или в заднице шилоо свербило.
Подруга Синюшной Тетушки уехала чуть пораньше, с нашим
багажом --- а его было немало: мы собирались еще на недельку
съездить в Нью-Йорк. Я еще помню, как папа сказал, что ему
не терпится увидеть, как засияет мое лицо, когда в
Центральном парке пробьют часы и на них затанцуют зверушки.
Когда машина уехала, папа сказал, что мы вполне можем дойти
до вокзала пешком. Мама тут же согласилась и заявила, что
это прекрасная мысль, что идти здесь не больше мили и нам
будет очень полезно размять ноги после трех суток в поезде и
перед новой поездкой еще на полдня. Отец сказал: да, и
погода к тому же чудесная, --- но я поняла, даже в свои пять
лет, что папа взбешен, а мама обижена, и оба они боялись
вызвать еще такси, чтобы не повторилоась то же самое.
Так что мы пошли пешком. Я шла по внутренней стороне
тротура, потому что мама боялась подпускать меня ближко к
проезжей части. Я шла и все думала, что хотел сказать папа,
когда говорил, что у меня застяет лицо, когда я увижу эти
часы в Центральном парке --- зажжется, как лампочка? И не
будет ли мне тогда больно? И именно в этот момент мне на
голову упал кирпич. В глазах у меня потемнело, и какое-то
время была одна темнота, а потом начались сны. Очень яркие
сны. Как живые.
Она улыбнулась.
--- Как этот сон, Эдди.
--- Кирпич сам упал или его кто-то бросил?
--- Никого не нашли. Мама потом мне сказала --- уже
гораздо позднее, когда мне было уже лет шестнадцать, --- что
полиция побывала в том доме, в жилом доме, предназначенным
под снос, и они обнаружили, что в одном месте на фасаде не
хватает кирпичей, а какие остались, вот-вот упадут. Как раз
под окном четвертого этажа. Но люди в том доме бывали. И
особенно по ночам.
--- Понятно, --- вставил Эдди.
--- Никто не видел, чтобы из дома кто-то выходил, так
что произошедшее посчитали несчастным случаем. Мама потом
говорила, что она так и думала, но мне кажется, что она
врала. Она даже мне не рассказала, что по этому поводу думал
отец. Они оба все еще переживали, что таксисит тогда, как
только увидел нас, развернулся и уехал. И, по-моему, именно
этот поступок таксиста убедил их в том, что кто-то в том
доме выглянул из окна, увидел, что мы идем, и решил бросить
кирпич на голову черномазым. А скоро появятся эти ваши
омары?
--- Еще не скоро, --- ответил Эдди. --- Пока не
стемнеет. Значит, вы полагаете, что все все --- просто сон,
коматозный сон, как те, которые снились вам после того
случая с кирпичом. Только на этот раз вас огрели дубинкой.
--- Да.
--- Это, как вы говорили, одно из двух. А что второе?
Лицо и голос Одетты были спокойны, но в голове у нее
переплетались в безобразный клубок картины и образы,
связанные с Оксфордом. Оксфорд. Как там в песне поется?
Двоих прришили при полной луне, надо бы поскорей
разобраться. Не совсем так, но близко к тому. Очень близко.
--- Может быть, я сошла с ума, --- вымолвила она.
